Любовь vs любовная зависимость

Любовь — добра. Это её видовой признак: желание добра любимому, и при этом не в ущерб себе. Поэтому любовь возможна только от избытка — нежности, заботы, жизненных сил. Когда хочется что-то давать просто потому, что у тебя это есть и тебе этого не жалко. Делать добро и «бросать его в воду», не требуя гарантий в вечной верности.    

Чувство, которое возникает от недостатка — это зависимость. Именно любовную зависимость имеют в виду, когда говорят: «Любовь зла, полюбишь и козла». Определение любимого козлом совершенно не монтируется с небесным образом любви, однако многим кажется: если зависимость назвать любовью, то она выглядит вроде как благороднее и сразу образуется индульгенция на разрушение своей собственной жизни. Типа, во имя благородной цели! Во имя любви. 

Любовь, ещё раз подчеркну, ничего такого не требует. В самолетах не зря предупреждают: «Вначале наденьте кислородную маску на себя». Это очевидно: человек, лишенный кислорода, очень быстро никому ничего дать не сможет. В том числе и любви.   

Зависимость как раз характеризуется тем, что — зла. То есть, влечение к агенту зависимости является компульсивным, необоримым, даже невзирая на прекрасное понимание того, что непосредственного вреда от этого агента больше, чем пользы. Почему же возникает такая зависимость?

Потому что «любимый» человек дает зависимому нечто, что тот не может обеспечить себе самостоятельно, и без чего жизнь зависимого становится неполной.

  * * *
...В одной деревне на краю света дети рождались преимущественно без ноги или без руки. И браки в этой деревне были «предопределены на небесах»: мужчины с двумя руками (но без ноги) женились на женщинах с обеими ногами (но без руки). И наоборот. Так у них была хотя бы пара полноценных ног и полноценных рук на семью; и семьи, конечно, были прочными, - каждый находил дополняющего его человека и уж больше от него деться никуда не мог. Они так и говорили о себе: «нашёл свою половинку».

Зависимый человек — не целостен. В силу прошлых психологических травм какая-то часть эмоционального спектра ему недоступна, и он вынужден искать партнера, у которого она более выражена. Эта игра всегда парная: если вас раздражает зависимость вашего партнера — срочно к зеркалу, срочно! Там обнаружится интересное.

    * * *
…Но иногда в этой деревеньке рождались уродцы, у которых в наличии были обе руки и ноги одновременно. В деревне их не любили, потому что не хотели эти уродцы жениться на безногих и безруких, и, вырастая, просто-напросто покидали деревню, уходили далеко-далеко за горы над горизонтом, искать себе не половинок, а целых, таких же как они, с обеими руками и ногами... Впрочем, жителей деревни это не очень тревожило. Они были уверены, что эти уродцы там вдали погибают, потому что не бывает ведь так, чтобы у человека были все руки и все ноги? Это же ненормально!

Люди стыкуются, как паззлы, у психологов даже есть крылатое выражение: «любовь как встреча двух неврозов». Нередко это довольно прочные союзы, но они обладают определенными особенностями.

Чаще всего это невозможность одновременно осознавать по отношению к своему партнеру весь спектр чувств (любовь и злость), и невозможность отделения. До поры до времени люди в зависимых отношениях могут выглядеть, как идеальная пара: «Я люблю даже его недостатки. Мы ни дня друг без друга не можем прожить!»

Но беда, если жизнь потребует каких-то изменений, или кто-то из пары захочет несколько больше свободы. Зависимость требует вечно оставаться в одном и том же положении. Пока каждый выполняет негласные договоренности, обеспечивая партнера своими «руками» или «ногами», отношения выглядят прочными, но как только кого-то одного жизнь вынуждает выйти из роли, в отношениях поселяется тревога. Появляются странные, нелогичные претензии; нередко зависимый человек и сам понимает, что ведет себя неадекватно, — но сила аффекта настолько велика, что действия под влиянием эмоций становятся неуправляемыми.



В этом случае отношения могут даже распасться с треском, и громкость этого треска тем выше, чем менее целостными были люди, связанные отношениями. Вплоть до насилия и убийства. Идеальная любовь (а по сути — зависимость) оборачивается своей противоположностью, подтверждая наблюдение «от любви до ненависти один шаг».

При этом, выжившие участники продолжают искать идеальных партнеров, способных нести ответственность за их жизнь. Идея «каждый отвечает прежде всего за себя» кажется им воплощением черствости и равнодушия.

По сути, это инфантильный поиск «хороших родителей» ребенком, травмированным настоящими родителями, недодавшими любви и не научившими его своим примером качественно заботиться о себе самостоятельно.

Таким людям во взрослом возрасте невозможно смириться с тем, что во взрослой действительности каждый отвечает за себя сам, а безусловную любовь, которой не хватило в детстве, во взрослом возрасте уже, к сожалению, ни от кого не получить. Они всё ищут тех, которые возьмут на себя ответственность за их жизнь, и будут бесконечно давать «по потребностям», довольствуясь получением «по способностям». (Да, на уровне общественных систем это тоже работает.)

Биологически люди так устроены, что существо маленького размера с большой головой и круглыми глазенками вызывает в самках вида Homo sapiens (они же — женщины) прилив обожания независимо от других его качеств.

Это властный инстинкт привязанности к потомству, который у каждого вида настроен на свои признаки. У человека это — пухлость щёк и тельца, большая голова, высокий лоб, приплюснутый носик. Младенцев любят просто по факту: увидела женщина эти умильные глазенки — и ффсё, пропала. Начинаются неконтролируемые утютю и мимими, и чем больше окситоцина — тем громче голос этого инстинкта.

Но в реальности у одних женщин уровень окситоцина низковат, других доктор Спок убедил не сюсюкать с младенцем, третьим на работу приходится выходить по объективным причинам. Не всем младенцам этой самой безусловной любви хватило вдосталь.

И вырастает такой человек с неудовлетворенной потребностью в любви, и сам себя полюбить не умеет, а хочет, чтоб другие его любили просто за то, что он есть, долго и настойчиво; но потребности его, разумеется, уже намного сложнее, чем у младенца, — а глазёнки при этом уже далеко не той формы, которая вызывает неконтролируемый запуск мимими… так что, увы, этим надеждам не суждено осуществиться.

И умом-то это все более или менее понимают; но чаще всего самостоятельно невозможно даже осознать все чувства, которые по этому поводу возникают. Любовные отношения в этом случае, начинаясь с надежды на полное слияние, приносят разочарование: либо переходя из любви в ненависть и распадаясь, либо становясь удушающими, зарегулированными представлениями о том, как надо, не позволяющими ни глотка свободы: «Тюрьма крепка, да чёрт ей рад».

Что же делать?

Единственный корректный ответ в этих случаях — личная психотерапия. Именно во время личной психотерапии можно, наконец, прожить те чувства, ту злость и печаль, которые оказались в детстве слишком угрожающими для ребенка, отчего и возникло это травматическое расщепление. Но срок этой работы над собой исчисляется отнюдь не неделями и даже не месяцами.